Из новых переводов с украинского
АРЧИБАЛЬД И ПАТРИЦИЯ
Евгения Кононенко
Это был самый чёрный день моей жизни. Мы бросали родной дом и становились беженцами. Мы были последними, кто убегал из нашего городка. Мать долго надеялась, что станет лучше, но становилось всё хуже. В соседний восьмиквартирный дом, такой как наш, попала бомба. Брат терпеливо мне объяснял, как сработал взрывной механизм, но я его не слушала, я думала о другом.
-Полезайте в грузовик, я подброшу вас до станции. В шесть часов будет поезд. Сейчас сажают без билетов. Доедете до мест, где не стреляют, - сказал дядька Нил, член местной самообороны. – Я еду сегодня. Завтра же вам пешком придётся переться на станцию. А может завтра сюда уже придут они.
«Придут они» - это самое страшное. Откладывать наше бегство никак нельзя. То, что мы берём с собой, давно уже собрано. Но… но здесь мы оставляем тех, кого взять не можем, и это самое мучительное. Вот почему этот день – чернейший день моей жизни.
Мы с матерью и братом, все трое с рюкзаками на плечах, сидим в кузове переполненного разным барахлом грузовика, крепко прижавшись друг к другу. Мы несёмся на станцию. А за грузовиком что есть духу летит наш Арчи. Никогда не представляла себе, что он может так быстро бежать. Он летит не как пёс дворянской породы, а как настоящая гончая. Он не понимает, как это так: все уезжают, а его не взяли.
Грузовик летит на станцию на хорошей скорости, однако Арчи не отстаёт. Я плачу, я кричу ему:
-Арчи, мы не можем взять тебя с собой! Прости нас! Нас не посадят на поезд с тобой!
И брат на этот раз не говорит мне, что я глупа со своими бабскими слезами. Ведь и он, взрослый парень, тоже может расплакаться. И поэтому он молчит, когда я кричу нашему пёсику:
-Арчи, милый, мы скоро вернёмся! Это всё скоро закончится! Арчи, милый!
А брат молчит и отворачивает голову, чтобы не смотреть на Арчи. У него на руках наша Патриция. Наша пушистая чёрно-бело-рыжая Пати. Но Пати не хочет никуда ехать. Она вырывается и громко мяучет. И брат пытается успокоить нашу пышную красавицу, которую крошечной подарили мне, когда я шла в первый класс.
Наши Арчи и Пати отчаянно протестуют против того, что происходит сейчас на этом свете. Но никто не обращает внимания на их кото-собачью акцию протеста. Дядька Нил гонит грузовик. Мать громко вычитывает «Отче наш», перекрикивая свист ветра за бортом грузовика. Я плачу и что-то кричу Арчи. Брат борется и со слезами, и с Пати, вырывающейся от него что есть мочи. А вдали снова началась стрельба. Но с противоположной стороны нас уже приветствует спасительный гул железнодорожной станции.
Арчи отстал. Нашему белому синеглазому псу с рыжими ушами не хватило сил. Он очень долго бежал и, обессиленный, больше не смог, стал отставать. Мать перекрестилась, и я поняла, почему: не пускать Арчи в поезд было бы совсем невыносимо. И тут вдруг Пати больно оцарапала брата, он аж вскрикнул от неожиданности, и спрыгнула на повороте с грузовика, тут же исчезнув в придорожных сорняках. Её пушистый трёхцветный хвост махнул в кустах на прощанье. Брат же стал раздражённо искать влажную салфетку и пластырь, чтобы залепить царапины, которые Пати оставила на его щеке.
Мы успели на тот поезд, и для нас троих нашлась одна нижняя полка. Наверху над нами лежала девушка лет восемнадцати с крошечным щенком, который тихо скулил всю дорогу и разрешал себя погладить. Мы с братом периодически поднимались и проделывали это, но у нас не было сил спросить у девушки, как зовут её маленького спутника. Мы ни с кем не могли говорить про Арчи и Пати. Даже с той милой девушкой.
Без приключений мы добрались до мест, где не стреляют. А перезимовали в большом красивом городе, гораздо лучшем, чем наш посёлок. Нам посчастливилось найти сносное жильё. Мы с братом ходили в школу. Мать нашла временную работу. К нам даже дважды приезжал наш отец в камуфляже, в высоких сапогах. Они с братом вели мужские разговоры про типы взрывчатки и про беспилотники, мы с матерью накрывали на стол.
А потом нашлась подработка и для нас с братом. Три раза в неделю мы на несколько часов ходили в одну семью, где были кот и собака, которые не могли оставаться в доме одни, когда хозяева уходили на работу. Пока брат гулял с хозяйским ротвейлером, я сидела с гладким велюровым британцем и рассказывала ему про Арчи и Пати. Хозяева были довольны тем, как мы заботимся об их любимцах, а мы заработали немного денег.
К весне мы вернулись домой. И опять-таки, всё выглядело не так уж и плохо Наш дом не высадили на воздух. В нашей квартире разве что окна выбило. Да, было похоже, что «они» бывали в нашем доме. Но у нас нечего было взять, так что «они» ушли ни с чем.
-Хорошо, что не забрали сантехнику, - сказала мать, - а то у соседей вывинтили. А у нас стоит.
По нашему посёлку ездил грузовик со стёклами для окон, которые вставляли мгновенно. Это делал тот самый дядька Нил, разъезжавший на том самом грузовике, который отвозил нас тогда на станцию.
Пати мы не нашли. Наверняка её не было в мире живых. Она была домашняя киса, которая не выходила на улицу. То место, где она спрыгнула с грузовика, было слишком далеко от нашего дома… Даже если бы мы оставили её в доме, она вряд ли дождалась бы нас.
Я стараюсь не думать про последние часы моей пушистой Пати, которая так много ночей спала у меня в ногах. Но я невольно думаю об этом. Мне кажется, что это я сижу в колючем кустарнике у дороги и не понимаю, где моё кресло в гостиной, где моё блюдечко в кухне, где моя лежанка в спальне.
А наш Арчи выжил. Кто подкармливал его в ту зиму? Возможно, «они» бросали ему свои объедки?
Но Арчи не простил нас и не вернулся в наш дом. Он стал бродячим псом, который иногда приходил в наш двор, но потом уходил в другой. Он бродит по нашей улице, бродит около школы и серебряного солдата с автоматом, героя давней, теперь уже совсем ирреальной войны. Мать говорит, чтобы мы не подходили к нему. Потому что белый хвост Арчи, которым он всегда так весело приветствовал нас, теперь намертво залип между его задних ног. Так что, по мнению матери, Арчи сбесился. Если покусает – будет плохо.
Но Арчи сам не подходит к нам. Мы с братом выносим ему еду, ставим в жестянке возле мусорного бака. Если он рядом, то подходит и начинает есть. Но если мы пробуем приблизиться к нему, почему-то убегает, даже не доев.
Я надеюсь, что он простит нас, хотя это, наверное, невозможно. Невозможно, чтобы Арчи когда-нибудь подбежал ко мне, положил лапы на плечи, как это бывало раньше. А я бы заглянула в его синие глаза, потому что у нашего Арчи глаза синие-синие, правда! И я сяду на траву за домом, а он положит голову мне на колени и расскажет, что он пережил в ту зиму.
И я пойму твой собачий язык, Арчи!
Евгения Кононенко
Это был самый чёрный день моей жизни. Мы бросали родной дом и становились беженцами. Мы были последними, кто убегал из нашего городка. Мать долго надеялась, что станет лучше, но становилось всё хуже. В соседний восьмиквартирный дом, такой как наш, попала бомба. Брат терпеливо мне объяснял, как сработал взрывной механизм, но я его не слушала, я думала о другом.
-Полезайте в грузовик, я подброшу вас до станции. В шесть часов будет поезд. Сейчас сажают без билетов. Доедете до мест, где не стреляют, - сказал дядька Нил, член местной самообороны. – Я еду сегодня. Завтра же вам пешком придётся переться на станцию. А может завтра сюда уже придут они.
«Придут они» - это самое страшное. Откладывать наше бегство никак нельзя. То, что мы берём с собой, давно уже собрано. Но… но здесь мы оставляем тех, кого взять не можем, и это самое мучительное. Вот почему этот день – чернейший день моей жизни.
Мы с матерью и братом, все трое с рюкзаками на плечах, сидим в кузове переполненного разным барахлом грузовика, крепко прижавшись друг к другу. Мы несёмся на станцию. А за грузовиком что есть духу летит наш Арчи. Никогда не представляла себе, что он может так быстро бежать. Он летит не как пёс дворянской породы, а как настоящая гончая. Он не понимает, как это так: все уезжают, а его не взяли.
Грузовик летит на станцию на хорошей скорости, однако Арчи не отстаёт. Я плачу, я кричу ему:
-Арчи, мы не можем взять тебя с собой! Прости нас! Нас не посадят на поезд с тобой!
И брат на этот раз не говорит мне, что я глупа со своими бабскими слезами. Ведь и он, взрослый парень, тоже может расплакаться. И поэтому он молчит, когда я кричу нашему пёсику:
-Арчи, милый, мы скоро вернёмся! Это всё скоро закончится! Арчи, милый!
А брат молчит и отворачивает голову, чтобы не смотреть на Арчи. У него на руках наша Патриция. Наша пушистая чёрно-бело-рыжая Пати. Но Пати не хочет никуда ехать. Она вырывается и громко мяучет. И брат пытается успокоить нашу пышную красавицу, которую крошечной подарили мне, когда я шла в первый класс.
Наши Арчи и Пати отчаянно протестуют против того, что происходит сейчас на этом свете. Но никто не обращает внимания на их кото-собачью акцию протеста. Дядька Нил гонит грузовик. Мать громко вычитывает «Отче наш», перекрикивая свист ветра за бортом грузовика. Я плачу и что-то кричу Арчи. Брат борется и со слезами, и с Пати, вырывающейся от него что есть мочи. А вдали снова началась стрельба. Но с противоположной стороны нас уже приветствует спасительный гул железнодорожной станции.
Арчи отстал. Нашему белому синеглазому псу с рыжими ушами не хватило сил. Он очень долго бежал и, обессиленный, больше не смог, стал отставать. Мать перекрестилась, и я поняла, почему: не пускать Арчи в поезд было бы совсем невыносимо. И тут вдруг Пати больно оцарапала брата, он аж вскрикнул от неожиданности, и спрыгнула на повороте с грузовика, тут же исчезнув в придорожных сорняках. Её пушистый трёхцветный хвост махнул в кустах на прощанье. Брат же стал раздражённо искать влажную салфетку и пластырь, чтобы залепить царапины, которые Пати оставила на его щеке.
Мы успели на тот поезд, и для нас троих нашлась одна нижняя полка. Наверху над нами лежала девушка лет восемнадцати с крошечным щенком, который тихо скулил всю дорогу и разрешал себя погладить. Мы с братом периодически поднимались и проделывали это, но у нас не было сил спросить у девушки, как зовут её маленького спутника. Мы ни с кем не могли говорить про Арчи и Пати. Даже с той милой девушкой.
Без приключений мы добрались до мест, где не стреляют. А перезимовали в большом красивом городе, гораздо лучшем, чем наш посёлок. Нам посчастливилось найти сносное жильё. Мы с братом ходили в школу. Мать нашла временную работу. К нам даже дважды приезжал наш отец в камуфляже, в высоких сапогах. Они с братом вели мужские разговоры про типы взрывчатки и про беспилотники, мы с матерью накрывали на стол.
А потом нашлась подработка и для нас с братом. Три раза в неделю мы на несколько часов ходили в одну семью, где были кот и собака, которые не могли оставаться в доме одни, когда хозяева уходили на работу. Пока брат гулял с хозяйским ротвейлером, я сидела с гладким велюровым британцем и рассказывала ему про Арчи и Пати. Хозяева были довольны тем, как мы заботимся об их любимцах, а мы заработали немного денег.
К весне мы вернулись домой. И опять-таки, всё выглядело не так уж и плохо Наш дом не высадили на воздух. В нашей квартире разве что окна выбило. Да, было похоже, что «они» бывали в нашем доме. Но у нас нечего было взять, так что «они» ушли ни с чем.
-Хорошо, что не забрали сантехнику, - сказала мать, - а то у соседей вывинтили. А у нас стоит.
По нашему посёлку ездил грузовик со стёклами для окон, которые вставляли мгновенно. Это делал тот самый дядька Нил, разъезжавший на том самом грузовике, который отвозил нас тогда на станцию.
Пати мы не нашли. Наверняка её не было в мире живых. Она была домашняя киса, которая не выходила на улицу. То место, где она спрыгнула с грузовика, было слишком далеко от нашего дома… Даже если бы мы оставили её в доме, она вряд ли дождалась бы нас.
Я стараюсь не думать про последние часы моей пушистой Пати, которая так много ночей спала у меня в ногах. Но я невольно думаю об этом. Мне кажется, что это я сижу в колючем кустарнике у дороги и не понимаю, где моё кресло в гостиной, где моё блюдечко в кухне, где моя лежанка в спальне.
А наш Арчи выжил. Кто подкармливал его в ту зиму? Возможно, «они» бросали ему свои объедки?
Но Арчи не простил нас и не вернулся в наш дом. Он стал бродячим псом, который иногда приходил в наш двор, но потом уходил в другой. Он бродит по нашей улице, бродит около школы и серебряного солдата с автоматом, героя давней, теперь уже совсем ирреальной войны. Мать говорит, чтобы мы не подходили к нему. Потому что белый хвост Арчи, которым он всегда так весело приветствовал нас, теперь намертво залип между его задних ног. Так что, по мнению матери, Арчи сбесился. Если покусает – будет плохо.
Но Арчи сам не подходит к нам. Мы с братом выносим ему еду, ставим в жестянке возле мусорного бака. Если он рядом, то подходит и начинает есть. Но если мы пробуем приблизиться к нему, почему-то убегает, даже не доев.
Я надеюсь, что он простит нас, хотя это, наверное, невозможно. Невозможно, чтобы Арчи когда-нибудь подбежал ко мне, положил лапы на плечи, как это бывало раньше. А я бы заглянула в его синие глаза, потому что у нашего Арчи глаза синие-синие, правда! И я сяду на траву за домом, а он положит голову мне на колени и расскажет, что он пережил в ту зиму.
И я пойму твой собачий язык, Арчи!
